Раз в неделю к газетному киоску на Воробьевке подходит пожилая женщина. Обычно она покупает сборник кроссвордов и газету "Аргументы и факты". О том, кто это, не догадываются ни киоскер, ни прохожие. Женщину зовут Клавдия Александровна Ларева, и она дочь "врага народа". Уже дома, в своей однокомнатной тихой квартире, под гудки поездов (железная дорога рядом) 85-летняя пенсионерка как в кино отматывает жизнь на несколько десятков лет назад.
— Мы жили в Томске, я сибирячка. Училась в шестом классе. Декабрь, вечер, темнеет у нас рано. Прихожу домой из школы, смотрю — в комнате кавардак. Мама в слезах: "Отца арестовали, только что увезли! Ты его не видела?"
Забрали отца по печально знаменитой, так называемой "политической" 58-й статье. По той же самой, что арестовывали нашего всесоюзно известного земляка Виктора Бокова. И если певец полей Боков в ГУЛАГе все же ходил по краю пропасти, то отец Ларевой в этой пропасти сгинул.
Ни взрослые, ни дети так и не поняли за что. Высоких постов тот не занимал, плохого о власти не говорил. Впрочем, он не был одинок в своей непонятной вине — только в одном доме, где росла Клавдия, в это же время арестовали отцов трех ее подруг. Может ли у народа быть столько врагов, причем настолько опасных, что искупить свои проступки они могли только ценой жизни?
Что антисоветского искали у рядового железнодорожного кондуктора, тоже неизвестно. В разворошенной комнатке остались четверо детей и их неработающая мать. Той пришлось срочно хвататься за любую работу. Устроилась уборщицей и однажды по дороге домой простудилась. Шли годы войны, когда не то что лекарств — нормальной еды было почти невозможно достать. Слова врача о необходимости здорового питания звучали в лучшем случае невеселой шуткой. Через несколько дней болезни дети остались полными сиротами.
Сама Клавдия Александровна называет себя недоучкой. В Томске тех лет институтов было больше чем заводов, отец мечтал отправить ее учиться на врача. Но школьное образование Клавдии закончилось на семи классах, после чего она поступила в педагогическое училище.
В жизни ей пришлось отказаться от многого, но роскошь узнавать что-то новое она может себе позволить и сегодня. Ради этого специально покупает толстую газету, которую прочитывает от корки до корки. "Не отстаю от жизни, занимаюсь гимнастикой по утрам", — бодро говорит она, перебирая толстую стопку прессы на столе.
Свои, Чужие, ничьи
С отцом она так и не успела увидеться. Его стремительно провезли в закрытой кибитке мимо дома как раз в те минуты, когда она возвращалась из школы.
Он был простой железнодорожник, часто уезжал по работе на день, на два. Отдохнет пару дней в семье и снова в поездке. Верующий, с тремя классами средней школы. Опрометчиво, наверное, брал с собой в церковь и маленькую Клашу — так на сибирский манер произносится это имя. Случалось, что ему приходилось срочно уезжать, тогда он оставлял дочери немного денег и просил ее сходить в церковь, чтобы поставить свечку.
После ареста он все-таки смог каким-то непонятным образом передать семье записку. Из нее следовало, что он находится в Мариинске — административном центре Кемеровской области. Его сестра, приехавшая на свидание, не узнала брата: навстречу вышел бородатый седой человек, совсем не похожий на отца Клавдии. Он рассказал, что его судила "тройка" — специально созданная комиссия, вершившая поставленное на конвейер правосудие. В "тройку" обычно входили местный начальник НКВД, прокурор и первый секретарь комитета партии того или иного уровня.
Признание он подписывал с пистолетом у виска в самом прямом смысле, поэтому выбор был небольшой — либо в лагерь, либо на тот свет. Следующая весточка от него пришла из Владивостока. Писал, что их, заключенных, пароходом увозят на Колыму.
Скудные обрывки подробностей ссыльной судьбы отца доходили в письмах. Из писем же Клавдия Александровна узнала, что в отношении этого человека государство совершило ошибку. Но это случилось уже в 1957 году, на первой волне реабилитации. Вторая, напомним, пришла в конце 80-х, инициированная Михаилом Горбачевым и Александром Яковлевым.
Первая мысль у Клавдии Александровны, которая проскочила при виде официального извещения в почтовом ящике, — за что, я ничего не натворила! В качестве компенсации за пережитое ей предоставили сумму, равную двум месячным зарплатам. Клавдия начала переписку с государством, добралась до кемеровской прокураторы и получила официальное подтверждение, что ее отца несправедливо обвинили как "врага народа". Следующий шаг — ей самой предстояла реабилитация как дочери этого бывшего врага.
"А раньше на нас почти не обращали внимания", — вспоминает еще недавнее прошлое Клавдия Ларева. В родном Томске она не была больше десяти лет, в ее возрасте это трудная дорога. Но еще более трудной она была в 45-м, когда они с подругой впервые после эвакуации навестили свои края.
Вспоминает, с каким трудом возвращались обратно в Москву. С трудом втиснулись в какой-то попутный товарный вагон, набитый битком людьми. Не побоялись, что половина пассажиров в нем гражданских, а другая половина — освободившиеся заключенные. Те устраивали драки из-за хлеба и в придачу стащили у девушек туфли. Вернулись они в галошах, опоздав на работу — и сразу под суд. За прогул у них еще полгода отнимали пятую часть зарплаты.
"Отец", которого не простили
Число семей, по которым прошлись репрессии, исчисляется сотнями тысяч. Итогом борьбы государства с так называемым внутренним врагом, помимо вероятного достижения "великих целей", стало то, что абсолютно ничем не провинившиеся люди, дети и жены репрессированных оказались без элементарных средств к существованию. "Не на что было жить, не на что было купить одежду", — рассказывает Клавдия Александровна о первых годах жизни без отца.
Она вспоминает, как перед ней, дочерью обвиненного по 58-й статье, захлопывались все двери.
Ее даже не взяли на завод — трудовой фронт оказался закрытым для дочери "неблагонадежного" кондуктора. В первый раз она заполняла анкету, как говорит, "по справедливости", честно упомянув арестованного в 1937 году отца — и получила отказ. И только соврав, что он якобы погиб в 38-м, ей удалось устроиться на работу, чтобы хоть как-то свести концы с концами. "Только благодаря этому я и выжила", — говорит она.
В годы войны в Томск переехал нынешний ЗОМЗ. Через пару лет обратно из эвакуации предприятие возвращалось с новыми рабочими, теперь уже бывшими томичами. Одинокая, без мужа, но со специальностью, она решила остаться с заводом в новом городе. Здесь нашла себе спутника жизни, хотя, говорит, выбирать после войны особо было не из кого — девушки соглашались чуть ли не на первое предложение от выживших и покалеченных на фронте кавалеров.
Приехала из Томска — и сразу в общежитие. В комнате жили 12 человек, условия, как в казарме. У каждого своя жизнь, к кому-то придут знакомые, кто-то захочет поиграть на гитаре. Батареи холодные, работали по 12 часов, без выходных и отпусков — в таком режиме прошли годы до окончания войны.
Старшего брата не стало на фронте. Младший умер несколькими годами раньше от туберкулеза костей. Третий брат перебрался к сестре в Загорск, нашел тут невесту, начал новую жизнь. Пять лет назад он умер, и Клавдия Александровна осталась последней, кто выжил из всей семьи. После рождения дочери Клавдия Ларева ушла с завода и устроилась в ясли, где проработала двадцать с лишним лет. Сегодня у нее трое внуков и столько же правнуков.
Поэт и каторжник Виктор Боков смог если и не простить Сталина, то найти формулировку, с которой он мог бы уходить от прямых вопросов в интервью. Дочь репрессированного железнодорожника о несправедливости в отношении ее семьи и сегодня говорит горячо. Потерявшая родного отца, она "отца народов" простить не смогла. Появившиеся в "перестройку" разоблачения хоть и сообщили ей новые факты, но, похоже, не стали откровением в плане эмоций. Она ведь и без них знала, отчего с ее семьей произошло то, что произошло.
Судьбы и цифры
Массовые политические репрессии в Советском Союзе продолжались с 1937 по 1950 год. Первые списки жертв начали появляться в печати в конце 90-х. Впоследствии данные были объединены в региональные "Книги памяти" — издания, где перечислялись не только фамилии, но и биографии, а иногда и фотографии арестованных. Вышедшее в конце 2008 года издание "Жертвы политического террора в СССР" насчитывает около трех миллионов имен.
Медведев и Путин дали оценки
Свою оценку событиям 70-летней давности дало нынешнее руководство России. В День памяти жертв политических репрессий Дмитрий Медведев заявил, что убийства миллионов людей во времена диктатуры Иосифа Сталина не могут быть оправданны. Глава государства назвал репрессии 30-х годов одной из самых больших трагедий в российской истории.
Два года назад, во время визита на полигон в Бутово, где в 30-х годах проходили массовые расстрелы, Владимир Путин также высказался на эту тему: "Это случалось тогда, когда привлекательные на первый взгляд, но пустые идеалы ставились выше основной ценности, ценности человеческой жизни, прав и свобод человека". Он продолжил: "Уничтожены были и сосланы в лагеря, расстреляны, замучены сотни тысяч, миллионы человек. Причем это были люди со своим собственным мнением, люди, которые не боялись его высказывать. Это цвет нации".
Одой Сталину может заняться прокуратура
Недавняя реставрация станции метро "Курская" всколыхнула не только архитектурную общественность. Яростные споры вызвала надпись, которая появилась в вестибюле, прямо над головами пассажиров. Теперь там читается строчка из гимна: "Нас вырастил Сталин на верность народу, / На труд и на подвиги нас вдохновил!" Некогда вычеркнутое восхваление в августе было возвращено на станцию под видом реставрации исторического облика. Комитет по культурному наследию Москвы в ответ сообщил, что такая "реставрация облика" была совершена самовольно: в представленном проекте упоминания надписи не было. Глава комитета Валерий Шевчук сообщил, что это может стать поводом для обращения в прокуратуру.
Жестокий урок истории
30 октября в России отмечается День памяти жертв политических репрессий.
1 декабря этого года исполняется 75 лет со дня убийства в Ленинграде одного из самых выдающихся деятелей Советского государства Сергея Мироновича Кирова.
Считается, что это событие стало началом той страшной трагедии советского народа, которая вошла в историю как "тридцатые годы". Пиком этого периода стал 1937 год.
В те же годы были арестованы (а многие и расстреляны) тысячи людей. Среди них были ученые, инженеры, служители церкви и просто люди. Судьбы решались без суда и следствия, по приговору "особых совещаний" и так называемых "троек". Семьи многих арестованных ссылались в Сибирь, в глухую тайгу, на окраины страны.
Прошли годы. Но еще живы свидетели тех страшных лет. В нашем районе таких людей — сотни. В этот скорбный день мы склоняем головы перед памятью о тех людях — жертвах страшной трагедии, черной страницы нашей Истории.
Хочется верить, что жестокий и страшный урок 30-х годов никогда не повторится.
Вадим АРОНОВ, член Московской областной ассоциации жертв политических репрессий
Владимир КРЮЧЕВ